Триер много рассуждает, анализирует, всматривается в женскую сущность. Иронизирует, делает очень точные наблюдения, но, что называется, не задаётся, не важничает. После «Нимфоманки» окончательно становится ясно, что, несмотря на возраст, он по-прежнему остаётся большим ребёнком, который больше всего любит гулять и веселиться, а не сидеть дома и проговаривать какие-то умные вещи. Вся прелесть, однако, в том, что этот большой ребёнок фантастически талантлив (если не сказать больше), поэтому ему с одинаковым успехом и одновременно удаётся и то и другое: получать искреннее удовольствие от чистого fun’а и ставить важные вопросы, касающиеся всех нас. 

У Триера получился этакий кристально чистый кинематограф. Кинематограф per se. Здесь есть n-ное (ни одна, ни две, а значительно больше) сцен, снятых с предельным эстетическим вкусом. В итоге перед нами на любовно накрытом столе, обращаясь к заветному хранилищу гастрономических аналогий, вкуснейшая сметана с идеальным процентом жирности, которую хочется есть огромной ложкой и всё время кричать «Ещё! Ещё!». 

Словом, это праздник. С большой буквы. 

P.S. В самом начале есть очень трогательное признание в любви Андрею Арсеньевичу, а уже через минуту Стеллан Скарсгард под эту композицию кладёт в советскую авоську купленную в магазине ряженку. 

P.P.S. Да, и ЛаБафу можно смело прощать все предыдущие грехи. Тут он неотразим.