Две одинокие старушки, Элеанор (прекрасная работа 95-летней Джун Скуибб) и Бесси (Рита Зохар), живут вместе, следуя одной и той же знакомой схеме: просыпаются, болтают, сидят на берегу и ищут в магазине любимые «кошерные огурцы». Однажды Бесси становится плохо в супермаркете, и она попадает в больницу, где пережившая Холокост бабушка даст подруге совет: свою жизнь можно и придумывать — и уверяет, что все будет хорошо. После монтажной склейки Элеанор оплакивает свою подругу и собирает вещи — старушка переезжает к дочери и внуку, а те как-то и не особо рады. В Нью-Йорке героиня Скуибб случайно приходит в группу поддержки переживших Холокост, где рассказывает историю Бесси, выдав её за свою. Этим заинтересовывается молодая студентка-журналистка Нина (Эрин Келлиман с чарующими веснушками). Маховик лжи раскручивается, но когда-то придётся рассказать правду.
Скарлетт Йоханссон, блиставшая в роли отрешённых дам у Уэса Андерсона (как же прекрасна она, например, в «Городе астероидов»), рокового спецагента у Марвел, еще более роковой инопланетянки у Глейзера («Побудь в моей шкуре») или звучащая как искусственный интеллект в провидческой работе Спайка Джонза («Она»), дебютирует в режиссуре довольно спокойно. Здесь нет трансгрессии, как у Глейзера, нет блокбастерного замаха, как в «Мстителях», нет сумасшедших пируэтов камеры, — то есть в лучшем смысле слова нет понтов. Ближе всего «Великая Элеанор», снятая по сценарию тоже дебютантки Тори Кеймен, к мамблкору: персонажи картины без умолку болтают, что-то бухтят под нос и выясняют отношения — в слезах и объятиях. Кто-то даже назвал бы это телепьесой, и мы не будем отказывает ему в этом праве.
Йохансон чертит две перпендикулярные оси. Бесси (пусть будет «игрек», идущая вверх) позитивная и добрая старушка, жизнерадостная душа компании, которая настаивает на жизнетворчестве. Но есть нюанс. Она пережила Холокост, бежала из концлагеря (наверное, как в «Алмазах ночи» Яна Немеца, рекомендуем к просмотру) вместе с братом. Во время побега в него выстрелили 14 раз. Бесси всё еще вспоминает это в ночных кошмарах. Жизнь Элеанор (пусть будет «икс», смело бредущая по прямой) была далеко не так сурова: родилась она в США, а не в Польше; иудаизм приняла после замужества, а не вместе с рождением. Но и тут не всё так радужно. Супруг у нее умер, одна из дочерей сидит на наркотиках, а вторая с ней не разговаривает, как ехидно замечает соседка. При этом у обеих одна беда: одиночество-сволочь.
Та же напасть преследует молодую девушку Нину. Ее мама умерла совсем недавно, отец — известный телеведущий, от которого, кстати, фанатеют и Элеанор с Бесси, — делает вид, что ничего не стряслось (ни с дочерью говорить не обязательно, ни хоть иногда называть имя покойной жены). После встречи группы поддержки переживших Холокост Нина начинает всё больше времени проводить с героиней Скуибб: Элеонор делает всё то же, что делала с Бесси (даже так же сидят на лавочке), а Нина находит человека, с которым можно поговорить — и о своей боли, и о своих чувствах. И этот человек не будет менять тему и смущенно бегать глазками как окружающие.
В фильм также вставлен интертекст. Раввин дает Элеонор прочитать кусок из Торы. В нем рассказывается об обмане Иаковом Исава: когда их отец Исаак состарился и ослеп, он хотел дать благословение первородства (декламированные особые права старшего сына). Мать Ревекка помогла Иакову обманом выдать себя за Исава, одев его в овечью шкуру, чтобы тот получил благословение отца. Сходства с историей Элеонор тут более чем заметны. Старушка даже переспрашивает: «Эта история о том, что за обман не последовало никакого наказания?» Сама Элеонор, может, и не хотела никого обманывать — чуть позже она заявит, что рассказывала историю подруги, только чтобы та не была предана забвению. При этом она прекрасно понимает, что преступление совершено и наказание за него последует, но надеяться на обратное ей никто не запрещал.
Видеоплеер загружается... Пожалуйста, подождите.
Во время просмотра на ум приходит прошлогодняя «Настоящая боль» Джесси Айзенберга: в обеих картинах Холокост играет важную роль, но все же второстепенную — это лишь фон для персонажей во время разговора о настоящем и их места в нем. Если Айзенбергу было гораздо интереснее изучать не своего героя, а брата-неврастеника, недавно совершившего попытку самоубийства и пытающегося нащупать почву под ногами, то Йоханссон бредет дорогами более скромными — концентрируется на милой одинокой бабуле, которой необходимо любимое плечо, которое заменит ей дочь (тем более, если оно будет с веснушками).
Многие могут возмутиться концовке: дескать, всё же проговорили — весь смысл и идею. Однако кто-то вполне может углядеть в этом катарсис — то самое очищение, взрыв слез под оглушительно сентиментальную музыку, примерно те эмоции, что зритель чувствует в концовке «Хатико» или «Зеленой мили». Да, пусть это кино без замаха на культ и величие — просто поверьте в его искренность и почуете вкус огурцов на языке.
нашего сайта (и не только)
