В своей предыдущей ленте — «Вход в пустоту» — Ноэ продемонстрировал такой уровень режиссёрского мастерства, что от «Любви» волей-неволей ожидалось, как минимум, откровение. Как максимум, новый прорыв в те сферы, о которых подавляющее большинство «авторов» даже и не помышляет. На деле всё оказалось куда проще и одновременно сложнее. 

Аргентинец — гениальный (в данном случае это не преувеличение, а банальная констатация факта) стилизатор-дизайнер, умеющий оформлять неброские смыслы в фантастической красоты упаковки, благодаря которым очевидность проговариваемого отходит на второй-третий планы. Такую постановку можно счесть за упрёк, но, на самом деле, именно в этом и заключается одна из основных задач любого кинематографиста, ибо для по-настоящему серьёзных разговоров и размышлений у нас есть литература и философия. В «Любви» же Ноэ, и это примечательно, не ударяется в эксперименты с формой (да, здесь есть 3D, но никаких принципиально важных горизонтов оно здесь не расширяет и не фиксирует новые стандарты), а скорее концентрируется на «тихом» сюжетном пунктире, где есть размышления об искусстве, жизни, смерти и заветном чувстве, вынесенном в название фильма. Именно так небесталанные подростки складывают свои первые стихотворные вирши в честь симпатичных одноклассниц. Неровно, с дурными рифмами, жалкими метафорами, но зато от чистого сердца и лучших порывов души. 

Авторский замысел озвучивается устами Мёрфи ближе к середине: показать любовь через чувственные проявления (то есть секс). Задача сложная — обозначить «высокое» посредством демонстрации «низкого», — если не сказать невыполнимая. Однако Ноэ фактически берёт заявленный для самого себя вес, оказываясь при этом деликатным рассказчиком. Деликатность эта, естественно, не имеет отношение к визуальному ряду, а относится к интонации, с которой рассказывается история взаимоотношений Мёрфи и Электры. И она (интонация) выдаёт в режиссёре большого романтика и недотрогу. 

Принципиальное значение в работах такого рода имеет граница между пошлой безвкусицей, мимикрирующей под «правду жизни», и, собственно, правдой жизни, каким-то образом перенесённой режиссёром на экран. Возможно местами Ноэ излишне дидактичен, наполняя речи главного героя трюизмами, но при всём при этом «Любовь» в тысячу раз честнее любой кино-побасёнки про «жили долго и счастливо». И дело даже не в том, что любовь без секса бессмысленна ровно так же, как и секс без любви, а в том, что каждый, хотя бы раз испытавший это чувство, поймёт то, что именно хотел сказать хвастун, безбожник и хулиган Гаспар. Всем остальным можно не беспокоиться...