18 мая не стало Алексея Балабанова. В таких случаях принято говорить примерно одно и то же с поправкой на фигуру ушедшего. Из серии «А помните, каким он парнем был?». В случае с Алексеем Октябриновичем делать этого совершенно не хочется. Меньше всего, надо полагать, подобного хотел он сам. По фильмам Балабанова можно изучать Россию 1990-х. Не на уровне фактов политической, экономической или общественной жизни (для этого есть два десятка учебников истории), а на уровне царившей тогда атмосферы, нравов, каких-то неуловимых, разлитых в воздухе эманаций. Именно их Балабанов, как никто другой, умел чувствовать, фиксировать, вербализовать посредством своих, на первый взгляд, очень простых, но очень ёмких картин.
Единственное, о чём приходится сожалеть: творчество Балабанова слабо известно в Европе. В 2008-м году я провёл на пресс-показ «Морфия» свою знакомую, студентку пражской киношколы FAMU, которая, естественно, о Балабанове почти ничего не знала. На следующий день она поехала на Горбушку и скупила все его фильмы, обещая показывать их как можно большему количеству друзей и коллег. С другой стороны, в таком, на первый взгляд, несправедливом положении дел можно увидеть внутреннюю закономерность и смысл. В феврале в Берлине, составив список русских режиссёров, которых необходимо посмотреть, по просьбе новоиспеченных знакомых — берлинских культурологов — я не смог внятно ответить на вопрос «Что из себя представляет Alexey Balabanov?» (он шёл в списке первым). Пришлось отстреливаться банальностями об уникальном авторском почерке и т.д. В этом вся соль. Он был очень русским режиссёром и снимал прежде всего для нас, для своих, а не на экспорт, для фестивалей. Большинство отечественных режиссёров из года в год делает (или пытается делать) ровно противоположное.
По удивительному, почти мистическому стечению обстоятельств Балабанов сыграл знаковую роль в своём последнем фильме «Я тоже хочу». У его героя с Колокольней Счастья там не сложилось. Зато сложилось у самого Алексея Октябриновича. Оставить столь яркий, глубоко индивидуальный след в отечественном кино удавалось единицам.
"Счастливые дни" Беккета и "Замок" Кафки в периоде становления, на мой взгляд, картины, лишённые ярко выраженных признаков национальной индивидуальности; по сути - магия экзистенционального абсурда в чистом виде. Мощнейшие работы и, пожалуй, даже лучшие адаптированные экранизации данных произведений по сугубо личному восприятию..."Про уродов и людей" сделана в том же ключе на вполне универсальном кинематографическом языке в очень условно наведённом понтоне российского контекста.
Это дальше уже пошла национальная новая реальность, а так - в целом и общем - вынужден с Вами не согласиться, г-н Никулин, по поводу "очень русского" Балабанова...впрочем, само собой - это мои личные проблемы О_о)