Начало 10-х годов прошлого века, Девоншир. На деревенском аукционе фермер Тед Нарракотт (Питер Муллан), ветеран англо-бурской войны и вздорный пьяница, покупает за баснословные 30 гиней красавца-жеребца — исключительно ради того, чтобы утереть нос чванливому землевладельцу Лайонсу (Дэвид Тьюлис). Такой конь в суровом хозяйстве абсолютно бесполезен, но сынишка Нарракоттта, Альберт (Джереми Ирвин), к всеобщему удивлению, приучает Джоуи (так нарекли скакуна) к пахотным работам. Однако надеждам на светлое сельскохозяйственное будущее не суждено было сбыться: сначала разразилась гроза, уничтожившая урожай, а вслед за ней грянула Первая мировая. Джоуи пришлось продать военным, а Альберту ничего не оставалось, как, дождавшись призывного возраста, отправиться на фронт — на поиски своего воспитанника...
С первого взгляда «Боевой конь» запросто может показаться семейной дичью из репертуара канала Hallmark: английская пастораль, почти бескровная война, в конских глазах — Космос. Доля истины в этом, конечно же, есть. Другое дело, что Спилберг не был бы Спилбергом, если бы не умудрился снять это все так, что временами дух захватывает, а не самые расхожие (по нынешним временам) условности воспринимаются как единственно возможная система координат, в которой, хочешь ты того или нет, придется существовать почти два с половиной часа. Кстати, исходная детская книжка Майкла Морпурго, по которой поставлен фильм, предлагала еще более причудливый расклад: все события в ней были представлены с точки зрения коня Джоуи. Спилберг на столь рискованный повествовательный кунштюк не решился. Видимо, отчасти потому, что такой аспект вряд ли увязался бы с главным аттракционом «Боевого коня» — попыткой воскресить стилистику (не только визуальную, но и композиционную) и интонации голливудского кино 30-х—50-х годов. Глаз тут надобен все же человечий.
От подобной сверхзадачи за версту смердит постмодернистским душком, но Спилберг настолько серьезен, что пары-тройки пейзажей и эффектных крупных планов хватает, чтобы срезать иронию на корню. При этом было бы наивно полагать, что Стивен вознамерился переплюнуть, например, Виктора Флеминга и Джона Форда, на которых рос и мужал. «Боевой конь» в этом смысле — не инструмент соперничества с голливудскими классиками (Спилберг ведь и сам уже, в некотором роде, классик — просто иной эпохи), а своеобразное признание в любви «тому» кинематографу, ныне вышедшему из употребления. Признание, которое, в силу своей искренности, грешит прямодушием, сбивчивостью и наивом, будучи результатом почитания и даже поклонения.
Ведь совершенно ясно, что никакой «Боевой конь» не способен поколебать классические устои — здесь все по-прежнему незыблемо и бесспорно: Флеминг лучше всех снимал закаты, Форд — лошадей, а самый главный и до сих пор непревзойденный фильм о Первой мировой вышел на экраны 81 год назад. Спилберг же «Боевым конем» просто напомнил обо всем упомянутом — не только миру, но и себе самому в том числе.
