Перед вами образцово-показательный, классико-клинический прецедент альмодоварского кино: беззастенчивые девиации тщательно выдублены многожанровым балаганом, богохульство сбалансировано "козлиными песнями". Не отвязаться зрителю от образа кабальеро Педро, самолично орудующего малярной кистью, скупающего гэджеты на блошином рынке за свои кровные и растягивающего католические шелкографии на планшетах. Если уж цирк, то не бледнее "Святой крови" Ходоровского; если уж коллизия, то чистая клоунада. Буквально до самой развязки сохраняется мираж равноправия чёрного юмора и меланхолии того же цвета. Лишь хэппи-энд - нарочито фальшивый, как плексигласовые кухонные фрукты, - этот мираж рассеивает: "Свяжи меня!" - вероятно, самый беспощадный и горестный фильм Альмодовара. А юмор был целиком передан в прямой трансляции с виселицы. Клоуны всем известны как безутешные плаксы.
Дабы ощутить эту дегтярную черноту в полной мере, достаточно вынуть персонажей из аренной среды и непредубежденно разобраться с тем, что дано им сценарием. Герой Бандераса, наглый и энергичный, вроде бы напоминает бойкого базарного торговца цитрусовыми, стрижен гопническим "бобриком", джинсовый зад потерт. Но в нарисованной им карте жизни всего три перевала: сиротский приют, желтый дом и возлюбленная Марина. Которая царственная прима таких фильмов, чей класс определить латиницы не хватит, - прима дебильных романтических хорроров, эротики по пьесам Ионеско. К тому же имеет за плечами богатый опыт тяжелых наркотиков и всамделишную трехиксовую карьеру. Согласитесь: когда Антонио Бандерас, хлещущий тестостероном, вынужден похищать весьма легкодоступную пассию, а та, будучи порнозвездой, на досуге мастурбирует заводным водолазом, это шибает отчаяньем. По павильону же разъезжает неизлечимо больной инвалид-режиссер, у которого беспрекословно спивающаяся жена; заведующая психушкой берет пациентов в личные альфонсы; и даже пришедшая на съемки журналистка узнает в статисте-культуристе предавшего ее любовника. Скажете, шапито? Альмодовар эту сеть искореженных судеб стремится распутать с соболезнующей врачебной ловкостью, под анестезией вагинально-фаллического юмора, призванного судьбы смягчить, подсластить, прирумянить. Во имя этой благой цели повествовательная ткань расшивается стразами, а кое-где рвется на спонтанные уморительные дивертисменты (корпоративное варьете и антифашистский фельетон). Но кому плясать? Одинокой старой деве, паралитику, музыкантам-халтурщикам со скрипучей фонограммой. Прослезишься в таком шапито.
Фильм явственно вываливается из временной эпохи, где был снят. Легитимное место ему - в сексопатологических 70х, когда опыт прошлой декады уже очевидно результировал эпидемией французских болячек, а у революции всё не было конца. В сумбурной эре недопонятого фрейдизма, самой остервенелой сатиры и смутных догадок о многообразии страсти, среди которых блистал и приснопамятный "шведский синдром". Примоститься бы Альмодовару где-нибудь в калашном ряду Лины Вертмюллер и Марко Феррери, стать бы "Свяжи меня!" классико-клинической картиной вровень с "Ночным портье" и "Макс, любовь моя"... Все предпосылки налицо: и бабочка возляжет с коллекционером, стоит ее пришпилить булавкой, и причину тому выведать - агностическая дуля, и пастиш, в общем и целом, весьма изобретателен - даже финал приторен до изжоги, чин-чином. Таких финалов не бывает в настоящих мелодрамах, как и истошно смешные гэги ютятся лишь в пародиях, не просто комедиях.
Одно подвело: мешкали старики Альмодовары с зачатием.
Оценка (по 5-балльной шкале): 4,5
