Иранское кино давно не снимается для кайфа. Описать его теперь способна лишь терминологическая заумь с устрашающими суффиксами и двойными корнями. До чего ж легко преображается несладкая бабская доля в "мизогинию стран развитой нефтяной промышленности и магометанства", когда освещать берется вестник Венецианского фестиваля. Даже дебюты с берегов Персидского залива загодя метят в справочники и пристрастные критические монографии. Один Джафар Панахи с арсеналом в четыре картины умудрился эволюционировать от жеманного дошкольного неореализма до припадочно смонтированной "новой волны", где смрадное дыхание улиц веяло по кафкианским подворотням.
Планировка в иранском кино проста, как в чешской новостройке. Тематическое убранство - колченогий гарнитур. С какого же, спрашивается, перепуга так гостеприимны к нему анналы истории? Слабо открыть ларчик баловством с реальностью, где на кончике пленочной катушки вдруг проступает нахальная операторская тележка, а "Круг" женских судеб замыкается совсем уж дадаистскими вытребеньками? Сойдет ли за пароль ритм натурального гоа-транса, уловленный в проповеди сельского муллы? Повернется ли язык назвать Аббаса Киаростами ближневосточным Тарковским уже за то, что президент Ирана - жаркий поклонник Андрея Арсеньевича, а "Вкус вишни" все ж не пускал через таможню?
Иранское кино нынче в таком почете, что больше не кажется лизоблюдством, - напротив, форумская конъюнктура теперь потрафляет революционным авторским позициям. Даже в рукотворных коврах волхва Махмальбафа нет-нет да проскочит оппозиционная нитка; даже в плавучих притчах Киаростами дети неграмотны, а встречные разнорабочие ненароком называют свои мизерные зарплаты гнусавыми голосами. В результате, Махмальбаф отсидел срок, а Киаростами дезертировал во Францию. Каковы будут результаты для реакционного Бабака Паями, еще неясно: то ли арестуют, то ли департируют - а пока что на Лидо устраиваются провокативные DVD-премьеры в отсутствие конфискованного "Кодака".
"Тайное голосование" - фильм одновременно и политически ангажированный, и открытый зрителю с голубоглазой кроткостью немого Голливуда. История женщины, приехавшей собирать бюллетени в малонаселенную сюрреальную пустыню, не превзойдет по изощренности фасоны фабричной чадры. Браться за такую святую простоту отныне может лишь Аки Каурисмяки, человек, единолично выведший финский кинематограф в престижнейшие дамки. К слову, вот и еще одна отмычка: больно уж сподручно группировать режиссеров-персов и считать золотых львят по осени. Это уже не выщепление тенденций - это, вероятнее, повальная тенденциям сложноподчиненность. Кому была охота дифференциировать, допустим, романтичные перестроечные гнилушки Каневского и Лунгина? Курс сменился, дешифраторы остались прежними.
Работы Паями вызрели на черноземе заработанного предшественниками и утрамбованного всенародным почитанием призового урожая. Базен некогда выкладывал элементарную арифметику: фотография плюс время равняется кино; тождество это Киаростами доводил до презрительного совершенства, а походя публиковал фотоальбомы. Над господином Бабаком тоже не каплет, но оформительская стилистика его абсурдных дюн и лазурной гидросферы ближе, скорее, к полароиду, чем к музейным ретроспективам ландшафтного дизайна. Черная шашка бедняги-героини движется по избирательному участку - естественно, тоже в дамки. Уверенно, неторопливо, в темп формальной динамике военного крайслера.
Если уж взяться за сравнение сего фешенебельного диссидентства с советскими фестивальными завсегдатаями, то лучше раннего Иоселиани комплимента не сыскать. Утрировать бардак всего на йоту, чуть затянуть бессловесный средний план, раскидать по пустоши абсолютно потусторонней дребедени - и магия срабатывает: пространственная долгота моментальных фоток прорастает будоражащим таинством негативов Миро.
Вот женщина с мобильной урной и ее попутчик-солдат неправдоподобно долго тащатся по отрезку между низкооктановыми юморными сценками. Никакой целительной роскоши горизонта - долина медленной смерти, пикник у висячего бархана. И вдруг - светофор. Красный свет - дороги нет. Сальвадор Дали с удовольствием поставил бы свой витиеватый субтитр: "Это не светофор". Как курительная трубка была не трубкой, а изображением трубки. Веселый стишок для декламации Алисой в жутком и смешном Зазеркалье, посвященный платоновской идее формы.
Антитоталитарное остроумие возможно и без министерств, что рождала фантазия Оруэлла и Гиллиама. Деспотизм не скроешь за паранджой жен, чей муж голосовать им не велит в строгом императиве. Выходит подлинная трагедия для граждански сознательного безумного Пьеро - страждущей героини в проклятом джипе камуфляжной окраски. Юмор в трагедию вживлен, но не акселерирует. А состоит юмор в том, что деспотию не выдавить демократичными кампаниями, и в списках кандидатов смысла не более, чем в регулировке отсутствующего дорожного движения. Обхохочешься?
В общем, спешите за писклявой модой: финны наступают, и грузины живее всех живых. А кино-архивы - не рукописи, они все-таки горят.
