Невиданной силы землетрясение почти до основания разрушило Сеул. Возможно, и другие города Корейского полуострова. Жители чудом устоявшего многоквартирного дома надеются на скорый приход спасателей, военных — хоть кого-нибудь. А тем временем социальные проблемы накапливаются: у подъезда собирается толпа выживших из других зданий, заканчивается еда и вода, на улице стоит аномальный холод, а освободившиеся от оков закона и общественных норм люди норовят отдаться воле хаоса и насилия. Кому-то придется заново высекать скрижали цивилизации. И заплатить цену за каждое принятое решение.
2024 год еще только разогревается, а адаптация вебтуна «Приятный буллинг» уже успела выполнить норму на целую пятилетку. Стать хитом в родном прокате, выиграть 14 наград в 37 номинациях, войти в лонглист премии «Оскар», обзавестись сиквелом — поразительная активность для социальной драмы, сеттинг которой разворачивается примерно в тех же жанровых границах, что и условный «Разлом Сан-Андреас».
В отличие от соседней Японии, Республика Корея может похвастаться стабильной геологической ситуацией. Да и сам катастрофический аспект не так сильно захватывает рядового зрителя из Страны утренней свежести, отсюда и хронометражное попустительство к сценам, которые в любой другой стране были бы обречены стать шоустопперами. Для производителей корейской кинопродукции, равно как и для ее потребителей, гораздо интереснее драматическая маска, особенно если на ней хангылем выведено «социальная». Это видно не только по «Паразитам» Пона Джун-хо, но и по фильмам практически любых жанров, за исключением разве что ромкомов.
В доказательную базу озвученного тезиса отправляется и медицинский триллер «Невидимый убийца», и пандемический экшн «Вирус», и многочисленные неонуары (от «Осатаневшей» до «Трудного дня»), и даже приснопамятная «Игра в кальмара». Турбулентная политическая жизнь Южной Кореи с многочисленными скандалами, разгулом коррупции и неудовлетворением общественных запросов откликается в сердце зрителя гораздо острее, чем дымящиеся CGI-руины столицы.
Это хорошо заметно по первой же важной сцене «Бетонной утопии»: чтобы подчинить окружающий хаос и опасность хоть какому-то порядку, жильцы устраивают собрание, выбирают председателя и решают вопрос о беженцах. Решают знакомым цивилизованным демократическим способом — честным голосованием. Рациональный и здравый подход оборачивается тем, что через какое-то время резиденты Хвангуна (название жилого комплекса) наводят страх на постапокалиптический Сеул, вплоть до того, что их считают каннибалами. Очевидно, что критике подвергаются не сами принципы демократии, а персоналии, призванные эти самые принципы воплощать, что неудивительно для страны, за последние 10 лет пережившей импичмент президентки, обвиняемой в коррупции, и многочисленные обвинения в харассменте высокопоставленных лиц правящей партии.
На критике сильных мира сего фильм Ома Тхэ-хва не останавливается, методично спутывая в единый колтун различные социальные аспекты. Тот же делегат Ён-тхак (долгожданное драматическое возвращение Ли Бён-хона), назначенный лидером дома — персонаж неоднозначный и несколько нарушающий столь любимую в Корее гипертрофированную меритократию, ведущую к тотальной социальной конкуренции. Здесь же и преклонение перед чинами и госслужбой (атавизм, оставшийся еще с царства Чосон), и подводные камни политической инертности, и размывание личности — не перед лицом чрезвычайных ситуаций и катаклизмов, а внутри, казалось бы, простых и предсказуемых отношений с соседом и начальником. Буквально «ад — это другие», только по-буддистски холодный.
Таким образом, «Бетонная утопия» неторопливо противопоставляет гуманизму, эмпатии и взаимовыручке страшное воплощение всех пороков цивилизации, воплощенное в буквах ТСЖ. И делает это столь убедительно, что исключительно корейские сентенции без труда конвертируются в нечто близкое зарубежному зрителю. Тот же дом Хвангун с его идеологическими врагами, лозунгами, концепцией «все равны, но некоторые равнее» в какой-то момент вызывает не самые приятные ассоциации с советским прошлым России: даже «хённим» сам собою превращается в «товарища». От осознания того, насколько легко корейский культурный код переводится на другие языки, предостережения в «Бетонной утопии» ощущаются еще более жутко и пророчески. Ведь чтобы превратить вымышленную ситуацию из фильма в реальные события, нужно не так много. Стихийное бедствие, пандемия, ядерная война, нашествие зомби, действия родного правительства. Остальное — интерпретации брехтовского Mann ist Mann.
