1858 год, Техас. Доктор Кинг Шульц (Кристоф Вальц) — дантист и, по совместительству, охотник за головами, — отбивает у работорговцев невольника Джанго (Джэми Фокс) и фактически дарует ему свободу. Джанго представляет для Шульца профессиональный интерес: бывший раб знает в лицо троих преступников, за которых можно получить хороший куш. Доктор в долгу не останется: взяв Джанго в напарники, даст ему неплохо заработать и поможет освободить жену (Керри Вашингтон), томящуюся в неволе у психически неуравновешенного плантатора Кэнди (Леонардо ДиКаприо). Правда, с Кэнди по ходу дела возникнут трудности, так что путь к свободе придётся усеять трупами. Но Джанго, обнаружившему исключительные способности к меткой стрельбе, уже не привыкать.
«Джанго освобождённый» определённо войдёт в историю как самый симптоматичный фильм «позднего» Тарантино. Здесь, вроде бы, всё на своих местах: залитые рыжеватой бутафорской кровью шаткие декорации, афористично и витиевато изъясняющиеся персонажи-харизматики, эклектичный саундтрек, нагромождение любовно подобранных цитат. Но, пожалуй, впервые инструментарий, используемый Тарантино (в случае «Джанго» — для создания реплики спагетти-вестерна), так навязчиво и очевидно напоминает о себе. В итоге смотреть «Джанго» просто как кино (забыв о том, из чего оно состоит) практически невозможно. То тут, то там проглядывают грубые швы и прочие крепёжные детали, а единственным «честным» и незаменимым связующим элементом выступает Кристоф Вальц. Кажется, даже остальные актёры стараются в его присутствии не ударить лицом в грязь: Фокс выглядит так, что его немедленно хочется отлить в бронзе, а ДиКаприо вряд ли так убедительно осатанел бы, будь рядом не австриец, а кто-то другой.
Однако даже актёрский гений Вальца не отменяет абсолютной искусственности и бессмысленности «Джанго» — хотя бы как чистого развлечения, не отягощённого заявленной для отвода глаз темой американского рабства. Увы, ловкость, с которой Тарантино деконструирует и реконструирует мёртвые жанры, давно уже наводит на мысли о бесполезном растрачивании таланта. Нынче за этой ловкостью стоит не безудержная фантазия невесть откуда взявшегося вундеркинда-синефила (то, что умиляло и восхищало 20 лет назад), а сизифов труд пузатого 49-летнего дяди, который заигрался в киноконструктор и, похоже, до сих пор не знает, что делать, если эту игрушку у него однажды отберут.
Побывав в статусе главного режиссёра 1990-х, Тарантино, кажется, не заметил, как со временем превратился из мифотворца в рассказчика анекдотов. Наверное, об этом стоит пожалеть, но итог (хочется надеяться, промежуточный), закономерен: вряд ли возможно на протяжении двух десятилетий оставаться востребованным публикой волшебником, если в арсенале имеется, в сущности, всего одно «франкенштейновское» чудо. Впрочем, что уж тут говорить, если и сами мифы рано или поздно становятся анекдотами, а чудеса в наше время существуют лишь для того, чтобы быть разоблачёнными.
