За баранкой — невезучий парень Вик (Крис Галуст), сын мигрантов из СССР; победительное имя Виктор на американский манер усечено до трех букв и будто бы теперь приносит неудачу (как капитану Врунгелю для «Победы» не хватало двух букв). За спиной, в салоне «маршрутки» — многочисленные родственники, опаздывающие на похороны его тети Лилии. Бабушки, два деда (один — с баяном), несколько растерянных тетушек. Все нервничают, голосят, бурчат, с характерной отечественной интонацией требуют Вика что-то сделать. Поют советские песни — и внахлест Go down, Moses, которая звучит комично-уместно в сердце этого микро-вавилонского столпотворения.
Между торопящимися на кладбище зажаты клиенты Вика: люди с разного рода инвалидностью, которые ждут, когда их отвезут на работу, в специальное учреждение или по другим делам. Им непонятно, почему вокруг атмосфера русской свадьбы (разве нет медведя и повод скорбный). Им непонятно, когда они попадут туда, куда направляются. Раздражение в салоне растет как на дрожжах. Посреди этого гвалта сидит, демонстрируя волосатую грудь, увесистый крест и самодовольную улыбку, некто Дима (Максим Стоянов), представившийся очередным родственником (и им, очевидно, не являющийся).
В рации орет оператор, требует сделать уже чертову работу и развести всех по пунктам назначения. Вик курит одну за одной и сплевывает в ответ «Скоро-скоро, еще десять минут». Однако скоро только сказка сказывается: улицы перекрыты, афроамериканцы митингуют против полицейского произвола.
Один день из жизни Вика, описанный в «Гив ми либерти» Кирилла Михановского, напоминает одновременно экзистенциальную одиссею из румынского шедевра «Смерть господина Лазареску», терапевтическую инди-поездочку из «Маленькая мисс Счастье» и отчаянный чернобыльский забег «В субботу» Миндадзе. Потому и неудивительно, что про фильм, тепло принятый на фестивале Sundance, а потом и в Каннах, часто говорят, что он точно схватывает загадочную «русскую душу».
Ирония однако в том, что место действия (Висконсин) и жизненная география режиссера (Михановский родился в Москве, переехал с родителями в Милуоки, теперь живет в Париже) сообщают картине убедительную и выразительную фактуру, но не должны подменять сущность. Если это и кино о душе, то о всеобщей, объединяющей всех на свете: бунтующих афроамериканцев, пожилые обломки советского менталитета, людей с инвалидностью.
Утрамбовывая всех в крохотное пространство машины, комнаты, коммуналки, зимнего Висконсина, Михановский всматривается в лица, в доблести и заблуждения, говор, акценты и особенности. «Гив ми либерти» — по сути, экранизация присказки, что свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого. Вместе с тем — ода человеческому взаимопониманию. Не столько кино какого-то интересного высказывания (полной отстраненности мешают жирные знаки и патетичные примирительные высказывания), сколько убедительной жизненной энергии: фильм мчится, горит, гомонит, дымится, обретает надежду и впадает в отчаяние. Но все это — с твердой уверенностью, что жизнь стоит того, чтобы жить.
