Русская деревня XVIII века. Крестный ход, снятый с высоты птичьего полета, нарушает горе-летун — беглый крепостной с самодельными деревянными крыльями залез на крышу избы и собирается прыгнуть. Правда, местные мужики давят его подвиг в зародыше, а крылья сжигают на костре, но упрямец снова и снова пытается взлететь. За ним тайком наблюдает девица, которая по мнению матери и многочисленных деревенских бабок навела порчу на свою сестру-близняшку (девушек играют Виктория и Марина Снятковы). В деревню приезжают скоморохи, а затем двое господ в карете, обнаруживших в поле труп дворянки. Неурожай побил все озимые и яровые, и в наступившем голоде винят проклятого летуна («жаль, что не разбился»). Господа фантазируют о том, как было бы здорово выстрелить собой из пушки в небо, танцуют на балу и делятся последними новостями про огромный помидор размером с ребенка.
Побывавший на фестивале «Маяк» и на киносмотре в Роттердаме «На этой земле» — игровой дебют ученицы Алексея Учителя Ренаты Джало, до этого снявшей документалку «Лёнечка» про композитора Леонида Десятникова. Первые кадры фильма, разумеется, напоминают «Андрея Рублёва», однако он почти сразу отходит от суровой поэтичности шедевра Тарковского. Это не историческая драма про русскую деревню, а скорее фантазия на тему, полная условностей и анахронизмов, сказ в духе то ли кинолубка Сергея Овчарова, то ли «Дня ангела», первой режиссерской работы Сергея Сельянова. Вот только вместо абсурда и магического реализма за основу взято «медленное кино», непременная составляющая всех кинофестивалей, и тут уже впору упомянуть Александра Сокурова с его тихими неразборчивыми диалогами и никуда не спешащего Альберта Серру (неизбежная ассоциация, как только появляются учтивые дворяне в париках).
Статичная камера оператора «Продуктов 24» Екатерины Смолиной то зависает над деревней как демиург, то снимает избу изнутри прялки, а фоновая неразборчивая многоголосица настолько погружает в морок деревенской жизни, что забываешь про такие малозначительные детали, как фабула и сюжет. Да и режиссер от них отказывается в угоду почти документальной фиксации реальности. Слова тут менее важны, чем звуки, а коровье мычание и жужжание мух как будто бы громче, чем бормотание господ, причитания бабок и молитвы сестер. Гипнотический эффект обеспечен, а когда морок оканчивается, сложно выделить из зыбкого, ускользающего от толкования мира картины что-то определенное, кроме крыльев как метафоры.
Видеоплеер загружается... Пожалуйста, подождите.
Летун одинаково злит крестьян и господ, однако ближе к финалу мужчина в камзоле, чуть не застреливший доморощенного Икара, примеряет на собственную спину его летательную конструкцию из палок, но потом, словно одумавшись, топчет её. Выходит, странное ощущение свободы заразительно, а одинокий голос человека может быть услышан, если не дать ему затихнуть. Но и этот смысл меркнет перед вопросом в карете, достойным Киры Муратовой: «Ты хотел бы, чтобы тебя выстрелили из пушки?». Конечно же, ответ утвердительный. Если очень захотеть, можно в космос полететь.
