"Похождения бравого солдата Швейка"

Йозеф Швейк, торговец дворнягами под видом породистых сук, клинический идиот со справкой, живет по индивидуальному дзену: чтобы безумный мир ловил тебя, но не поймал, надо на все его самые тупые вопросы отвечать «да», и тогда мир как-нибудь отвяжется. Система работает, хотя и требует от подвижника недюжинной стойкости. На заре Первой Мировой Швейк попадает в тюрьму за пораженческие беседы в пивной. Затем в психиатрическую клинику и концлагерного типа больничку для симулянтов. Далее — последовательно денщиком в услужение к двум замечательным господам, фельдкурату Отто Кацу и поручику Лукашу, с которым и отправляется на фронт.Многочисленным поклонникам главной книги Гашека, и по сей день считающейся не требующей особой доработки энциклопедией армейской жизни, теоретически есть что благодарно оценить в новой анимационной версии. Так, например, обстоятельно подана классическая сцена доставки Швейком пьяного Каца на извозчике («Как поживаете, мадам? Изволите иметь взрослого сына?»). Не без визионерского энтузиазма реализован психоделический трип, случающийся с одним из персонажей на почве диареи. Однако ж эти скромные творческие находки убивает техника анимации, которая, пусть и обнаруживает знакомство режиссера Рината Газизова с лентами Миядзаки, при этом вовсе лишена обаяния. В романе самые отъявленные сатрапы не в силах долго смотреть в по-детски сияющее лицо Швейка, поскольку на контрасте с подобной чужой невинностью сам ощущаешь себя совсем уж грандиозной сволотой. В фильме медитировать на героя пусть даже и божеские 77 экранные минуты дело опять-таки не из легких. Лицо светится, да, но оборудовано при этом глазками, как будто подернутыми голубоватой запущенной глаукомой — не будучи офтальмологом на почасовой оплате, не залюбуешься.Иллюстрируя калорийный солдатский юмор (в книге он идет хорошо, но сталкиваться на экране с чересчур буквальным его пониманием неловко, и потому если уж собрались, приходите без детей), авторы не забывают и о гуманистическом антивоенном посыле произведения, за который роман так часто и любовно переиздавали в СССР. В результате, без успеха поплутав между жанрами (батальный, который в оригинале и не ночевал, не задается совсем), картина неожиданно финиширует как прямолинейная готичная агитка, где к рассуждениям о сомнительных плюсах солдатской жизни монтируются кладбищенские кресты. А припасенный для финальных минут закадровый текст «Завтрашнее утро принесет увечья и смерть, смерть, смерть», будто писанный переживающим особо мизантропический виток похмелья фельдкуратом, наполняет достаточно впечатлительную душу редкостным унынием. Уж за чем за чем, а за этим бесполезно обращаться к Гашеку, который за пять дней до того, как покинуть нас, все шутил, надиктовывая так и незавершенную книжку.